– Хорошо или просто удобно?
– Я не думаю, что Сьюзан в настоящее время способна выдержать серьезный полицейский допрос. Вы же не хотите, чтобы ей предъявили обвинение в убийстве? И возможно, второе – в попытке убийства? Она сейчас находится в таком психическом состоянии, что вряд ли способна отличать действительность от того, что происходит в ее воображении. Со временем, при надлежащей терапии и медицинском уходе, она справится с этим. Но если вы сообщите ей о состоянии мистера Ванроу, это может стать последней каплей.
Джон обдумал это. Он не мог отрицать – ни перед собой, ни перед мистером Сароцини, – что в последние несколько недель поведение Сьюзан беспокоило его.
– Она в течение долгих месяцев мучилась от боли. Неудивительно, что… – Он замолчал.
Мистер Сароцини развел руками:
– Кто знает? Возможно, причиной явилось сочетание стресса и боли – я бы сказал, почти наверняка так и было. Весь этот душевный сумбур последних месяцев… Любой женщине эмоционально очень трудно выносить ребенка для того, чтобы потом отдать его в чужие руки и никогда больше не увидеть. Многие недооценивают эту проблему.
– Да, – согласился Джон. – Я убедился в этом на собственном опыте.
Мистер Сароцини посмотрел на него странным взглядом:
– Сьюзан всей душой любит этого ребенка.
– Я знаю, – тихо сказал Джон. – И поэтому будет лучше, если вы заберете его… ее… как можно скорее. Каждая минута, которую Сьюзан проводит с ней, обернется для нее еще большими душевными страданиями. Пожалуйста, заберите ребенка, верните мой бизнес и наш дом. Больше мне ничего не нужно. Возьмите ее и отдайте нам нашу жизнь.
Мистер Сароцини разглядывал Джона, казалось, целую вечность. Он с легкостью соединил кончики пальцев обеих рук, так что вместе они образовали некое подобие моста, и стал изучать Джона поверх них. Его глаза прожигали Джона насквозь. Он будто читал какие-то тайные письмена, сокрытые у Джона внутри.
Затем он сказал:
– Я думаю, сейчас самое время вам пойти и увидеться с Сьюзан.
Джон открыл дверь в палату. Сьюзан, подняв глаза, увидела его и вжалась в спинку кровати, обхватила дочь рукой, словно защищая ее. Девочка же, не обращая ни на что внимания, продолжала сосать грудь.
Он улыбнулся. Ответом ему было молчание и настороженный взгляд. Сьюзан выглядела бледной и измученной.
– Привет, – нерешительно сказал он и закрыл за собой дверь. Мистер Сароцини почти наверняка наблюдал за ним в эту минуту. Чтобы не пугать Сьюзан еще больше, Джон избегал смотреть на потолок, туда, где была спрятана камера. Он пожал плечами и снова улыбнулся. – Как ты?
В палате стоял приторно-сладкий запах детской присыпки, свежевыстиранного белья и чего-то еще, чего Джон не мог определить, но что всегда ассоциировалось у него с новорожденными младенцами.
Он с любопытством посмотрел на малышку, удивился, какие у нее маленькие ручки и ножки. Ее носик был уменьшенной копией носа Сьюзан, ярко-рыжие волосы тоже перешли к ней, несомненно, от Сьюзан, и это озадачило его, потому что он почему-то полагал, что ребенок воспримет черты одного мистера Сароцини – возможно, думать так ему было просто легче.
Растрогавшись, он подошел к кровати и, наклонившись, легко поцеловал Сьюзан в лоб. Она никак не отреагировала.
– Она очень красивая, – сказал он. – Похожа на тебя. У нее твои волосы и нос. – Ему захотелось дотронуться до девочки. В ней было столько от Сьюзан – с близкого расстояния это было еще больше заметно, – но в голове у него прозвучал предупредительный сигнал, и он сдержался. Он должен сохранять эмоциональную дистанцию.
Сьюзан опустила глаза.
– Ее зовут Верити, – сказала она ровным, отстраненным голосом. Затем тем же тоном, как само собой разумеющееся, она произнесла: – Кейси умерла.
– Мне сказали. – Он поколебался. – Сьюзан, прости меня, я… – Он не мог разобраться, что на самом деле чувствует, и не знал, что ему говорить. – Мне правда очень жаль, что все так получилось, – неуклюже закончил он. – Джон протянул руки, чтобы прикоснуться к жене, надеясь успокоить ее, но она не подняла глаз и не посмотрела на него. Она не сводила взгляда с ребенка. Поэтому он просто погладил ее по плечу, затем дотронулся пальцем до ее щеки. Сьюзан по-прежнему не реагировала.
– Он сказал, что это я убила ее.
Джон выждал секунду, затем спросил:
– Кто сказал?
– Он сказал, что я убила Кейси. Разъединила трубку подачи воздуха.
По ее щеке скатилась одинокая слеза. За ней еще одна и еще одна. Джон достал из кармана платок и вытер их. Он будто пришел в палату к незнакомке, а не к своей жене.
– Кто это сказал? – повторил он.
– Медсестра. Медсестра Коук. Мне сказал мистер Сароцини, а ему – медсестра Коук. – По-прежнему не глядя на него, она сказала: – Это неправда, я не… я…
Он вытер слезы еще раз.
– Родители тоже думают, что это я ее убила. Я не убивала, Джон. Они могут говорить что угодно, думать что угодно, но ведь они не могут отнять у тебя правду, если ты ее знаешь. Ведь так?
– Да, – ответил он.
– Только ради нее я и жила.
В палате было два жестких стула. Джон подвинул один из них к кровати и сел. Он отмахнулся от обиды, вызванной этими словами Сьюзан.
– Я знаю. Ты делала для нее все, что могла. Ей повезло, что у нее была такая сестра, как ты. – Он снова посмотрел на младенца, на его безостановочно сосущий маленький ротик, на волосы – рыжие волосы Сьюзан, на крохотный курносый носик.
Он поискал черты мистера Сароцини в ее лице, но их не было. Это целиком была Сьюзан – это был ее маленький клон. А может, ему просто хотелось так думать.