Антихрист - Страница 51

Ох, пожалуйста.

Она видела мертвенно-белое лицо мужчины из «Бритиш телеком», оно было так близко, она не видела ничего, кроме этого лица, не чувствовала ничего, кроме этого змея, мощного, как океан. Она взрывалась, она была в огне, она чувствовала электрическое течение энергии вниз по ногам, вверх по рукам, сгустки энергии бомбардировали ее мозг, вспыхивали в животе.

Прошло время. Колебания прекратились, и был зажжен фитиль, теперь горящий внутри ее ровным теплым пламенем. Она ощущала себя такой спокойной, такой нужной. Внутри ее открылась глубина. Она хотела сохранить ее, свернуться где-нибудь в уголке и никогда не выпускать ее из себя, но она не могла, не могла больше удерживать в себе океан, он рвался наружу, и она, крича от счастья, заскользила вслед за ним по его поверхности, выбираясь на солнечный свет.

Затем настала великая тишина. Сьюзан почувствовала легкое качание – будто заснула в поезде, – и поняла, что койка, на которой она лежит, движется по коридору.

Раздался резкий неприятный звук.

Раздвижная металлическая дверь?

Лязг.

Темнота.

25

Что-то не давало Кунцу покоя. Оно зудело в его мозгу начиная с вечера вторника, но теперь вдруг проявилось с такой силой, что затмило все остальные мысли.

Мистер Сароцини научил его раскрываться навстречу интуиции, высвобождать ее, питать ее и доверять ей. И сейчас Кунц отпустил ее, и вечер вторника представился ему во всех подробностях. В доме Картеров зазвонил телефон. Разговаривала Сьюзан. Кунц понял, что его беспокоит именно этот разговор.

Он ввел в компьютер команду поиска. Пленка перемоталась на нужное место, остановилась.

Он внимательно прослушал отрезок записи.

– Сьюзан?

«Он чем-то обеспокоен», – подумал Кунц.

– Извини, что беспокою, но мне нужно срочно увидеть тебя. Ты завтра не занята? Может быть, пообедаем вместе или просто выпьем?

Ему не нравился тон, с каким говорил этот человек. И что за срочность? Да, Сьюзан заставляла его переписывать целые главы его книги, но дату выпуска еще не утвердили – издательству было важно сделать хорошую книгу.

Проникнув в звучание записи, интуиция Кунца дала ему ответ.

Он пустил пленку еще раз. И еще раз. Срочно. Вот это слово. Именно оно его зацепило.

Уже вторую ночь подряд Фергюс Донлеви просыпался от одного и того же кошмара.

Он с точностью помнил его. Он видел ребенка, новорожденного младенца, одного в кромешной темноте. Ребенок плакал, и этот плач и был кошмаром: в нем слышался безграничный ужас. Затем он видел Сьюзан Картер. Она металась в темноте с факелом, звала, но не могла найти ребенка. Она молила Фергюса о помощи.

И он говорил ей: нет, оставь его, не ищи, пусть он умрет. Во имя Господа, пусть он умрет.

И просыпался.

Он посмотрел на наручные часы, лежащие на полу возле кровати. Во лбу его, между глаз, гнездилась тупая боль. Господи, да что такое он пил вчера? Он спустил ноги с кровати и принял вертикальное положение. Встал. Покачнулся, но не упал. «Единственное преимущество от четырехсот тысяч лет эволюции человека в качестве двуногого млекопитающего», – промелькнула в его мозгу неясная мысль. Он раздвинул закрывающие окно занавески.

Снаружи была Темза, и этот факт удивил его, как удивлял все десять лет, которые он прожил в этой квартире в районе доков.

По реке плыл ржавый, тяжело нагруженный и оттого низко сидящий в воде лихтер. Тащивший его буксир двигался словно на рельсах, проложенных по дну, – настолько нипочем была ему отливная зыбь. Фергюс поглядел на пену, водяную накипь, воду, цветом напоминающую дерьмо, и отвернулся. Затем сместил взгляд направо и увидел Тауэрский мост. Серый на фоне серого неба. Наверное, снаружи накрапывает дождь. Денек обещал быть не из лучших.

Фергюс набросил на плечи халат, отыскал тапочки, прошлепал в кабинет, все горизонтальные поверхности в котором, как и в гостиной, столовой и вообще везде в этой квартире, кроме туалетного стульчака, были устланы страницами чертовой рукописи, которую заставляла его переписывать эта чертова женщина. Господи, как он устал от этой книги – до того, что лучше бы вообще не начинал. Но ведь ему нужны были деньги на возмещение кредита за квартиру, которая не стоила и половины того, что он уже за нее отдал, а на университетской зарплате особенно не разгонишься. Поэтому он никак не может бросить все и вернуть издательству аванс.

«Да, Фергюс, не забывай, что эта книга важная и нужная, что она может перевернуть представление читателей о предмете».

Чушь собачья. Это было сказано только для того, чтобы ты размяк и согласился, и ты это знаешь.

И он знал это – вернее, это знала его рациональная половина. Но ведь у него была и другая половина – его непомерное, размером с гору, «я», которое ничего этого в упор не видело. Эта его половина считала, что доктор Стивен У. Хокин разработал тему из рук вон плохо и что единственный в мире по-настоящему великий научный ум обитает в черепной коробке доктора Дж. Фергюса Донлеви.

Он смолол себе кофе и снова попытался истолковать свой сон. По снам у него имелась целая книжная полка. Он знал все толкования, но ни одно из них не подходило к этому сну. Ничего похожего. Он знал почему, и это «почему» пугало его. Этот сон нельзя было расшифровать с помощью символов.

Потому что он был вещим.

Сон был логическим развитием того дурного предчувствия, которое смутило его покой несколько недель назад – предчувствия, которое касалось Сьюзан. Теперь ему казалось, что положение ухудшается с каждым днем.