– Сколько лет этому Эмилю Сароцини?
– Не знаю. Под шестьдесят. За шестьдесят.
Фергюс покачал головой:
– Вряд ли тут есть связь. Может, однофамилец.
– Фергюс, не говори загадками.
Он задумчиво стряхнул пепел.
– В двадцатых годах жил человек с таким именем. В то время о нем разное говорили. Что он занимается черной магией, исповедует сатанизм – все в таком духе. Он был связан с Алистером Кроули. – Фергюс улыбнулся. – Это было давным-давно. Человек тот давно умер. Твой друг-банкир, я полагаю, вполне жив?
– Ну да.
Он снова заговорил о книге, и Сьюзан не стала больше расспрашивать. Они никак не могли договориться насчет одной главы: Сьюзан хотела ее выбросить, Фергюс – оставить.
Через полчаса они стали собираться. Они не обратили никакого внимания на обедающего в одиночестве человека за соседним столиком. За едой он читал книгу в мягкой обложке. Он заплатил по счету и теперь тоже встал. Никуда не торопясь, он направился к двери, держась позади них.
Трава, белая от январского инея, похрустывала под ногами.
Утки, завидев одинокую фигуру, приближающуюся к пруду, загалдели и наперегонки бросились к берегу. Эта фигура была им так же знакома, как деревья, растущие вокруг пруда: мужчина в ботинках на резиновой подошве, пальто в мелкую клетку, надетом поверх черной сутаны, и с небольшой кожаной сумкой, перекинутой через плечо. Его преподобие доктор Эван Фреер.
Его преподобие снял с руки вязаную перчатку, взял из сумки горсть корма – зерна различных злаков – и рассыпал его рядом с водой, тихо выговаривая толпящимся и топчущим друг друга уткам:
– Эй, прекратите, успокойтесь. Здесь на всех хватит.
Затем он, как было заведено давным-давно, пересчитал их, проверяя, не погиб ли кто-либо из них со вчерашнего дня. Двадцать две. Хорошо.
Стояло прекрасное утро. За самыми дальними деревьями в легкой дымке была видна башня отеля «Хилтон» и другие здания, беспорядочно, по-лондонски, ломавшие линию горизонта. Они выглядели несколько сюрреалистично, будто пейзаж другой планеты. Парк был еще почти пуст: несколько человек совершали утреннюю пробежку, еще несколько выгуливали перед работой собак. Фрееру нравилась чистота раннего утра, его новорожденная надежда, не запачканная еще предстоящим днем.
Как бы он хотел, чтобы новое тысячелетие началось с такой же надежды.
Фергюс Донлеви знал, что он каждое утро после мессы приходит сюда, на берег пруда.
– С Новым годом, – сказал он, находясь еще на некотором расстоянии и за спиной священника.
Фреер обернулся, на полуповороте стал еще больше похож на Роберта де Ниро.
– Фергюс! И тебя с Новым годом. Я как раз о тебе вспоминал. Какое совпадение!
Фергюс, широко улыбаясь, пожал протянутую руку.
– Могу объяснить это совпадение в математических формулах, если у тебя есть пара свободных часов.
– Можешь, конечно, расписать мне это в формулах, но для меня оно все равно останется загадкой. И я уверен, для тебя – тоже.
Не преставая улыбаться, Фергюс вскинул брови, затем втянул голову в плечи – утро выдалось холодным.
– Значит, ты по-прежнему приходишь сюда каждый день. Привычка длиною в вечность.
– Бывают места и похуже.
Фергюс бросил взгляд на гладкую поверхность, где плавали тонкие, в лист бумаги толщиной, льдинки, на морозную траву, на изумительно красивые, одетые инеем деревья. Он вдохнул чистый, колючий от холода воздух, прислушался к пению птицы. Да, бывают места и похуже.
– Эван, мне нужно с тобой поговорить.
Фреер рассыпал еще горсть зерна. Утки поуспокоились: корма хватало на всех, им не нужно было толпиться. Его всегда было достаточно – но они никогда об этом не помнили. Фреер, не поднимая глаз от уток, ответил своим певучим голосом:
– И кажется, я знаю почему.
Фергюс удивился. Он засунул руки поглубже в карманы пиджака и стал ждать продолжения.
– Ты как-то пришел ко мне летом и рассказал о ребенке, который еще не родился.
– Да.
– У тебя было предчувствие, касающееся этого ребенка, верно? – Фреер бросил уткам еще корма.
Фергюс кивнул. Высоко над ними, тревожа тишину неба над Гайд-парком, пролетел вертолет дорожной полиции.
– Не у одного тебя, – сказал священник. – Другие источники также сообщают о чем-то подобном.
– Надежные? – спросил Фергюс.
– Включая Ватикан, – тихо ответил Фреер. – Многие высокопоставленные служители церкви в разных странах обеспокоены тем, что их прихожан тревожат сны и видения – всегда одни и те же сны и видения.
– На рубеже тысячелетий всегда активизируются всякого рода безумцы.
– Значит, ты безумец, Фергюс? – Фреер посмотрел на ученого с саркастической улыбкой.
– А ты как думаешь?
Фреер оставил вопрос без внимания.
– Посмотри на этих уток. Что ты видишь?
Фергюс едва удержался от того, чтобы сказать: «Оладьи, зеленый лук, нарезанные огурцы, соус „хойзин“». Однако время для шуток было неподходящее. Он внимательно посмотрел на уток: одни – окольцованные, другие – без отметок, просто прибившиеся. Что имеет в виду Фреер? Наконец он сказал:
– Невинность? Или какую-нибудь систему в том, как они клюют корм? Зависимость от священника, каждый день дающего им пищу?
– Почему ты не видишь просто уток?
Фергюс улыбнулся:
– Как ты думаешь, что видят утки, когда смотрят на нас?
– Непредсказуемость. Я кормлю их, и это их успокаивает. Они меня знают. Я хожу сюда уже много лет, за это время сменилось несколько их поколений, но как только я попытаюсь дотронуться до одной из них, сделать что-либо, выходящее за рамки нормального, – вот что произойдет.